Опять в магазине хаос! Он сокрушенно покачал головой.
— Профессионалы, — проронил за спиной Сэм.
— А вы откуда знаете?
— Я знаю, кто их послал.
— И кто же?
— Хенрик хотел сам обо всем рассказать.
Отойдя к прилавку, Малоун набрал номер Кристиангаде — фамильного особняка Торвальдсена, расположенного в девяти милях к северу от Копенгагена. Обычно на звонок — в любое время дня и ночи — почти мгновенно отвечал домоправитель Джеспер, однако сейчас шли гудки.
Скверно.
Малоун повесил трубку. Надо бы приготовиться.
— Ступайте наверх, — велел он Коллинзу. — Принесите мой рюкзак.
Молодой человек бросился к лестнице.
Может, еще раз набрать Кристиангаде?.. В ответ снова послышались гудки.
По ступеням загрохотали шаги спускающегося Коллинза.
Автомобиль Малоуна был припаркован у старого города, перед бывшим королевским дворцом Кристианбург.
— Идемте!
Итальянец был крепким орешком, но Элиза Ларок чувствовала: успех близок. Она всей душой надеялась, что не зря затеяла это поспешное путешествие в Нью-Йорк.
— Сообщество называется Парижский клуб, — сказала по-французски Элиза.
Последнее предложение она решила сделать на высоте в пятнадцать тысяч метров над северной Атлантикой в роскошном салоне личного самолета «Гольфстрим Г-650». Как же она гордилась новенькой навороченной игрушкой! Шикарные кожаные кресла на восемнадцать пассажиров, кухня, просторный туалет, сверхскоростной Интернет и видеомодули, поддерживающие связь с землей через спутник. Машина надежная, летает высоко, быстро, далеко. Тридцать семь миллионов — но стоит каждого уплаченного евро.
— Мне знакома эта организация, — ответил на ее родном языке Роберт Мастроянни. — Неофициальная группа финансистов из богатейших стран мира. Занимаются реструктуризацией долгов и уменьшением долговых выплат. Кредитуют страны, находящиеся в тяжелом финансовом положении. Когда я работал в Международном валютном фонде, мы не раз с ними сотрудничали.
— Да-да… — Ларок понимающе кивнула. — Клуб сформировался в результате переговоров обанкротившейся Аргентины с кредиторами, это было в Париже в тысяча девятьсот пятьдесят шестом году. С тех пор члены клуба под предводительством главы казначейства каждые шесть недель собираются в Министерстве экономики, финансов и промышленности Франции. Однако я говорю о другой организации.
— Снова тайны? — скептически усмехнулся Мастроянни.
— Почему с вами всегда так сложно?
— Наверное, потому, что я знаю, как вас это раздражает.
Элиза позвонила Мастроянни вчера. Он не слишком ей обрадовался, но согласился вместе поужинать. И полететь с ней в Европу тоже, как ни странно, согласился.
Это будет их первая откровенная беседа — и возможно, последняя.
— Ну же, Элиза, говорите, я весь внимание. Все равно мне больше нечем заняться. Полагаю, в том и заключался ваш план.
— Тогда почему вы со мной полетели?
— Если бы я отказался, вы бы снова меня нашли. Давайте наконец до чего-нибудь договоримся. А комфортный перелет до дома — просто плата за мое время. Так что, пожалуйста, не стесняйтесь. Что за речь вы там заготовили?
С трудом подавив гнев, она заговорила:
— Как доказано историей, государство обречено, если над ним не висит угроза войны. Святость законов, благополучие граждан, выплаты кредитов — все это легко приносится в жертву, когда на карту поставлена жизнеспособность государства.
Ее спутник молча тянул из бокала шампанское.
— Другой непреложный факт: война всегда ведется в долг, — продолжала Ларок. — Чем дело серьезней, тем больше долг.
Он пренебрежительно махнул рукой:
— Элиза, я знаю, о чем пойдет речь дальше. Для войны нужен враг.
— Разумеется. И если враг под рукой… magnifico!
Услышав слово на родном языке, Мастроянни как будто смягчился, его губы впервые тронула улыбка.
— Если враги есть, а военной мощи не хватает, на помощь приходят деньги. Если врагов нет, — она усмехнулась, — их можно завести.
Итальянец расхохотался.
— Вы дьявольски коварны!
— А вы разве нет?
Он ответил пристальным взглядом.
— Нет.
Мастроянни был столь же богат, как и Ларок, и старше лет на пять. Иногда он вел себя невыносимо, иногда включал обаяние. Элизе удалось выяснить, что еду он предпочитает простую, поэтому на ужин им подали сочный бифштекс, запеченный картофель в беконе и хрустящую зеленую фасоль. Ни специй, ни чеснока, ни острого перца. Странный вкус для итальянца. Впрочем, у этого миллиардера хватало странностей. Хотя, если вспомнить о собственных заморочках, ей ли судить?
— Существует другой Парижский клуб, — снова заговорила Элиза. — Идея его создания возникла еще при Наполеоне.
— Прежде вы об этом не упоминали.
— Просто вы до сих пор не выказывали к этому интереса.
— Могу я говорить откровенно? — небрежно поинтересовался Мастроянни.
— Разумеется.
— Вы мне не нравитесь. Точнее, не нравятся ваши торговые предприятия и партнеры. Они жестокие дельцы, их слово ничего не значит. Ваши инвестиции сомнительны, если не сказать криминальны. Почти год вы преследовали меня россказнями о баснословных прибылях, не давая почти никакой информации о деталях дела. Возможно, просто такова ваша натура — в вас же течет корсиканская кровь.
Юный француз Ларок действительно женился на корсиканке. Родители прожили вместе более пятидесяти лет, и после их смерти Элиза унаследовала все состояние. Ей не раз припоминали ее корни, но она так и не научилась относиться к этому равнодушно.